Неточные совпадения
Он был
на такой ноге
в городе, что пригласительный билет от него мог служить
паспортом во все гостиные, что многие молоденькие и хорошенькие дамы охотно подставляли ему свои розовенькие щечки, которые он целовал как будто с отеческим чувством, и что иные, по-видимому, очень важные и порядочные, люди были
в неописанной радости, когда допускались к партии князя.
Матушка отыскала мой
паспорт, хранившийся
в ее шкатулке вместе с сорочкою,
в которой меня крестили, и вручила его батюшке дрожащею рукою. Батюшка прочел его со вниманием, положил перед собою
на стол и начал свое письмо.
«
В неделю, скажет, набросать подробную инструкцию поверенному и отправить его
в деревню, Обломовку заложить, прикупить земли, послать план построек, квартиру сдать, взять
паспорт и ехать
на полгода за границу, сбыть лишний жир, сбросить тяжесть, освежить душу тем воздухом, о котором мечтал некогда с другом, пожить без халата, без Захара и Тарантьева, надевать самому чулки и снимать с себя сапоги, спать только ночью, ехать, куда все едут, по железным дорогам,
на пароходах, потом…
Из всех выделился высокий благообразный крестьянин лет пятидесяти. Он разъяснил Нехлюдову, что они все высланы и заключены
в тюрьму за то, что у них не было
паспортов.
Паспорта же у них были, но только просрочены недели
на две. Всякий год бывали так просрочены
паспорта, и ничего не взыскивали, а нынче взяли да вот второй месяц здесь держат, как преступников.
Когда Старцев пробовал заговорить даже с либеральным обывателем, например, о том, что человечество, слава богу, идет вперед и что со временем оно будет обходиться без
паспортов и без смертной казни, то обыватель глядел
на него искоса и недоверчиво и спрашивал: «Значит, тогда всякий может резать
на улице кого угодно?» А когда Старцев
в обществе, за ужином или чаем, говорил о том, что нужно трудиться, что без труда жить нельзя, то всякий принимал это за упрек и начинал сердиться и назойливо спорить.
Вот что я выдумал и решил: если я и убегу, даже с деньгами и
паспортом и даже
в Америку, то меня еще ободряет та мысль, что не
на радость убегу, не
на счастье, а воистину
на другую каторгу, не хуже, может быть, этой!
Выручив рублей полтораста, она тоже пустила их
в оборот под залоги, действовала гораздо рискованнее мужа, и несколько раз попадалась
на удочку: какой-то плут взял у нее 5 руб. под залог
паспорта, —
паспорт вышел краденый, и Марье Алексевне пришлось приложить еще рублей 15, чтобы выпутаться из дела; другой мошенник заложил за 20 рублей золотые часы, — часы оказались снятыми с убитого, и Марье Алексевне пришлось поплатиться порядком, чтобы выпутаться из дела.
Спустя несколько месяцев прочел я
в газетах, что государь, желая вознаградить двух невинно наказанных кнутом, приказал им выдать по двести рублей за удар и снабдить особым
паспортом, свидетельствующим их невинность, несмотря
на клеймо. Это был зажигатель, говоривший к народу, и один из его товарищей.
Так как у нас не спрашивают ни у новорожденных, ни у детей, ходящих
в школу,
паспортов, то сын мой и не имел отдельного вида, а был помещен
на моем.
Городская полиция вдруг потребовала
паспорт ребенка; я отвечал из Парижа, думая, что это простая формальность, — что Коля действительно мой сын, что он означен
на моем
паспорте, но что особого вида я не могу взять из русского посольства, находясь с ним не
в самых лучших сношениях.
Были у водочника Петра Смирнова два приказчика — Карзин и Богатырев. Отошли от него и открыли свой винный погреб
в Златоустинском переулке, стали разливать свои вина, — конечно, мерзость. Вина эти не шли. Фирма собиралась уже прогореть, но,
на счастье, пришел к ним однажды оборванец и предложил некоторый проект, а когда еще показал им свой
паспорт, то оба
в восторг пришли:
в паспорте значилось — мещанин Цезарь Депре…
Тогда Черняев приехал
в Москву к Хлудову, последний устроил ему и себе
в канцелярии генерал-губернатора заграничный
паспорт, и
на лихой тройке, никому не говоря ни слова, они вдвоем укатили из Москвы — до границ еще распоряжение о невыпуске Черняева из России не дошло.
Розанов видел, что «черт» одна из тех многочисленных личностей, которые обитают
в Москве, целый век таясь и пресмыкаясь, и понимал, что этому созданию с вероятностью можно ожидать
паспорта только
на тот свет; но как могли эти ручищи свертывать и подклеивать тонкую папиросную гильзу — Розанов никак не мог себе вообразить, однако же ничего не сказал угрюмому Арапову.
Через десять минут они вдвоем спустились с лестницы, прошли нарочно по ломаным линиям несколько улиц и только
в старом городе наняли извозчика
на вокзал и уехали из города с безукоризненными
паспортами помещика и помещицы дворян Ставницких. О них долго не было ничего слышно, пока, спустя год, Сенька не попался
в Москве
на крупной краже и не выдал
на допросе Тамару. Их обоих судили и приговорили к тюремному заключению.
На следующий день (вчера было нельзя из-за праздника и позднего времени), проснувшись очень рано и вспомнив о том, что ему нужно ехать хлопотать о Любкином
паспорте, он почувствовал себя так же скверно, как
в былое время, когда еще гимназистом шел
на экзамен, зная, что наверное провалится.
Доктор Клименко — городской врач — приготовлял
в зале все необходимое для осмотра: раствор сулемы, вазелин и другие вещи, и все это расставлял
на отдельном маленьком столике. Здесь же у него лежали и белые бланки девушек, заменявшие им
паспорта, и общий алфавитный список. Девушки, одетые только
в сорочки, чулки и туфли, стояли и сидели
в отдалении. Ближе к столу стояла сама хозяйка — Анна Марковна, а немножко сзади ее — Эмма Эдуардовна и Зося.
Девушка там произвела благоприятное впечатление, и
в тот же день ее
паспорт был сменен
в полиции
на так называемый желтый билет.
А потом ты должен пойти
в полицию с ее билетом и заявить, что вот такая-то Любка нанялась служить у тебя за горничную и что ты желаешь переменить ее бланк
на настоящий
паспорт.
Он уверял
на суде, что не украл, а нашел
паспорт в кармане вымененного пальто, и при этом откровенно рассказал свою мученическую жизнь.
Дорогой
в Москву ему посчастливилось.
На ночлеге кто-то поменялся с ним пальто. У него пальто было неказисто, а досталось ему совсем куцое и рваное; но зато
в кармане пальто он нашарил
паспорт. Предъявитель был дмитровский мещанин, и звали его тоже Григорьем, по отчеству Петровым; приметы были схожие: росту среднего, нос средний, рот умеренный, волосы черные, глаза серые, особых примет не имеется.
И приказал управителю еще раз меня высечь с оглашением для всеобщего примера и потом
на оброк пустить. Так и сделалось: выпороли меня
в этот раз по-новому,
на крыльце, перед конторою, при всех людях, и дали
паспорт. Отрадно я себя тут-то почувствовал, через столько лет совершенно свободным человеком, с законною бумагою, и пошел. Намерениев у меня никаких определительных не было, но
на мою долю бог послал практику.
— Взявши я
паспорт, пошел без всякого о себе намерения, и пришел
на ярмарку, и вижу, там цыган мужику лошадь меняет и безбожно его обманывает; стал ее силу пробовать, и своего конишку
в просяной воз заложил, а мужикову лошадь
в яблочный.
Прежде всего они удостоверились, что у нас нет ни чумы, ни иных телесных озлоблений (за это удостоверение нас заставляют уплачивать
в петербургском германском консульстве по 75 копеек с
паспорта, чем крайне оскорбляются выезжающие из России иностранцы, а нам оскорбляться не предоставлено), а потом сказали милостивое слово: der Kurs 213 пф., то есть русский рубль с лишком
на марку стоит дешевле против нормальной цены.
— Живя
в молодости по уездным городкам, я слышал как самую обыкновенную вещь, что
в казначействах взимаются какие-то гроши с
паспортов, берется с мужиков сбор
на мытье полов, которые они будто бы очень топчут, и, наконец, заставляют их делать вклад
на масло для образной лампады!
На другой день я выехал
в Москву, получил заграничный
паспорт и через три дня отправился
на Балканы.
У Милана расправа с такими людьми была короткая.
На паспорте таких людей отмечалось, что владелец его выбыл из Сербии, а чемодан и
паспорт бросали
на вокзале, например,
в Вене [Это мне, прямо намекая
на мое положение, рассказали два моих друга.].
С квартиры выгнали,
в другую не пускают:
Все говорят, что малый я пустой,
Срок
паспорта прошел,
в полицию таскают.
Отсрочки не дают без денег никакой…
Теперь сижу один я
на бульваре
И думаю, где мне ночлег сыскать.
Одной копейки нет
в моем кармане,
Пришлось последнее продать…
Говорят, он имел и
паспорт на чужое имя, и полную возможность успеть улизнуть за границу, и весьма значительные деньги с собой, а между тем остался
в Петербурге и никуда не поехал.
Воротясь домой, он молча ткнул свой сак ногой под кровать, а вечером
в назначенный час первым из всех явился
на условленное место для встречи Шатова, правда всё еще с своим
паспортом в кармане…
Доктор, как коршун
на добычу, бросился
на поданное ему дело и
на одной из первых же страниц его увидал
паспорт Тулузова, выданный
в 1835 году 5 января из казначейства того именно городка,
в котором Сверстов тогда служил.
— Узнала, что
на тебя действительно донес доктор Сверстов, который лично знал одного молодого Тулузова, что Тулузова этого кто-то убил
на дороге, отняв у него большие деньги, а также и
паспорт, который потом у тебя оказался и с которым ты появился
в нашу губернию.
И молодой человек подал
паспорт на имя мещанина Василия Иванова Тулузова. Крапчик очень внимательно прочел все приметы, написанные
в паспорте, и они ему показались схожими с молодым человеком.
Как помещица, Вы всегда можете отпустить ко мне Аксюшу
в Петербург, дав ей
паспорт; а раз она здесь, супругу ее не удастся нас разлучить, или я его убью; но ежели и Вы, Катрин, не сжалитесь надо мною и не внемлете моей мольбе, то против Вас я не решусь ничего предпринять: достаточно и того, что я совершил
в отношении Вас; но клянусь Вам всем святым для меня, что я от тоски и отчаяния себя убью, и тогда смерть моя безраздельно ляжет
на Ваше некогда любившее меня сердце; а мне хорошо известно, как тяжело носить
в душе подобные воспоминания: у меня до сих пор волос дыбом поднимается
на голове, когда я подумаю о смерти Людмилы; а потому, для Вашего собственного душевного спокойствия, Катрин, остерегитесь подводить меня к давно уже ожидаемой мною пропасти, и еще раз повторяю Вам, что я застрелюсь, если Вы не возвратите мне Аксюты».
Я никак не предполагал, чтоб дезертирство Глумова могло произвести такую пустоту
в моем жизненном обиходе. А между тем, случайно или неслучайно, с его изчезновением все мои новые друзья словно сгинули. Три дня сряду я не слышал никаких слов, кроме краткого приглашения: кушать подано! Даже
паспорта ни разу не спросили, что уже ясно свидетельствовало, что я нахожусь
на самом дне реки забвения.
Однажды бурмистр из дальней вотчины, Антон Васильев, окончив барыне Арине Петровне Головлевой доклад о своей поездке
в Москву для сбора оброков с проживающих по
паспортам крестьян и уже получив от нее разрешение идти
в людскую, вдруг как-то таинственно замялся
на месте, словно бы за ним было еще какое-то слово и дело, о котором он и решался и не решался доложить.
Любинька всегда угадывала, когда полицмейстер бывал недоволен ее угощением, потому что
в таких случаях к ней являлся
на другой день утром частный пристав и требовал
паспорт.
Все эти бегуны, если не найдут себе
в продолжение лета какого-нибудь случайного, необыкновенного места, где бы перезимовать, — если, например, не наткнутся
на какого-нибудь укрывателя беглых, которому
в этом выгода; если, наконец, не добудут себе, иногда через убийство, какого-нибудь
паспорта, с которым можно везде прожить, — все они к осени, если их не изловят предварительно, большею частию сами являются густыми толпами
в города и
в остроги,
в качестве бродяг, и садятся
в тюрьмы зимовать, конечно не без надежды бежать опять летом.
Я бросился к бабушке, она отнеслась к моему поступку одобрительно, уговорила деда сходить
в ремесленную управу за
паспортом для меня, а сама пошла со мною
на пароход.
Это был тот, что подходил к кустам, заглядывая
на лежавшего лозищанина. Человек без языка увидел его первый, поднявшись с земли от холода, от сырости, от тоски, которая гнала его с места. Он остановился перед Ним, как вкопанный, невольно перекрестился и быстро побежал по дорожке, с лицом, бледным, как полотно, с испуганными сумасшедшими глазами… Может быть, ему было жалко, а может быть, также он боялся попасть
в свидетели… Что он скажет, он, человек без языка, без
паспорта, судьям этой проклятой стороны?..
Нанимая дворника, он прочитал
в паспорте, что человек этот — мещанин города Тупого Угла, Алексей Ильич Тиверцев, двадцати семи лет, поглядел
на него и заметил...
А
паспорт, — продолжал он как бы про себя, — дело рук человеческих; вы, например, едете: кто вас знает, Марья ли вы Бредихина, или же Каролина Фогельмейер?» Чувство гадливости шевельнулось
в Инсарове, но он поблагодарил прокурора и обещался завернуть
на днях.
Из показаний самого Пугачева,
в конце 1772 года приведенного
в Канцелярию дворцовых дел, известно уже было, что после своего побега скрывался он за польской границей,
в раскольничьей слободе Ветке; потом взял
паспорт с Добрянского форпоста, сказавшись выходцем из Польши, и пробрался
на Яик, питаясь милостыней.
Зарубин и Мясников поехали
в город для повестки народу,а незнакомец, оставшись у Кожевникова, объявил ему, что он император Петр III, что слухи о смерти его были ложны, что он, при помощи караульного офицера, ушел
в Киев, где скрывался около года; что потом был
в Цареграде и тайно находился
в русском войске во время последней турецкой войны; что оттуда явился он
на Дону и был потом схвачен
в Царицыне, но вскоре освобожден верными казаками; что
в прошлом году находился он
на Иргизе и
в Яицком городке, где был снова пойман и отвезен
в Казань; что часовой, подкупленный за семьсот рублей неизвестным купцом, освободил его снова; что после подъезжал он к Яицкому городку, но, узнав через одну женщину о строгости, с каковою ныне требуются и осматриваются
паспорта, воротился
на Сызранскую дорогу, по коей скитался несколько времени, пока наконец с Таловинского умета взят Зарубиным и Мясниковым и привезен к Кожевникову.
Софи решилась
на последнее: она стала искать места горничной и нашла было одно;
в цене сошлись, но особая примета
в паспорте так удивила барыню, что она сказала: «Нет, голубушка, мне не по состоянию иметь горничную, которая говорит по-французски».
— А у кого он
на заводе есть? Там
паспортов не любят, рублем дороже
в месяц плати… Айда!
Покойно жил, о
паспорте никто не спрашивал. Дети меня любили и прямо вешались
на меня. Да созорничать дернула нелегкая. Принес
в воскресенье дрова, положил к печи, иду по коридору — вижу, класс отворен и
на доске написаны мелом две строчки...
Белов ко мне, но остановился… Глядит
на меня, да как заплачет… Уж насилу я его успокоил, дав слово, что этого никто не узнает… Но узнали все-таки помимо меня: зачем-то понадобился
паспорт в контору театра, и там прочли, а потом узнал Далматов и — все: против «особых примет» надпись
на новом
паспорте была повторена: «Скверно играет Гамлета».
После бенефиса вышел срок его
паспорта, и он принес старый
паспорт Далматову, чтобы переслать
в волость с приложением трех рублей
на новый «плакат», выдававшийся
на год. Далматов поручил это мне. Читаю
паспорт и вижу, что
в рубрике «особые приметы» ничего нет. Я пишу: «Скверно играет Гамлета» — и посылаю
паспорт денежным письмом
в волость.
Уж я после узнал, что меня взяли
в ватагу
в Ярославле вместо умершего от холеры, тело которого спрятали
на расшиве под кичкой — хоронить
в городе боялись, как бы задержки от полиции не было… Старые бурлаки, люди с бурным прошлым и с юности без всяких
паспортов, молчали: им полиция опаснее холеры. У половины бурлаков
паспортов не было. Зато хозяин уж особенно ласков стал: три раза
в день водку подносил с отвалом, с привалом и для здоровья.
Несчастливцев. А вот что: уйди, попробуй, так увидишь. Мне, братец, только мигнуть, и пойдешь ты по этапу
на место жительства, как бродяга. Я ведь знаю, ты двенадцать лет без
паспорта ходишь. Вместо
паспорта у тебя
в кармане статья Курских губернских ведомостей, где напечатано, что приехал актер такой-то и играл очень скверно. Вот и весь твой вид. Ну, что ж ты замолчал? То-то же! А ты сделай, братец, для меня! Кто тебя просит, подумай! Ну, по-товарищески, понимаешь, по-товарищески!